Неточные совпадения
Мысль увидеть
императрицу лицом к
лицу так устрашала ее, что она с трудом могла держаться на ногах. Через минуту двери отворились, и она вошла в уборную государыни.
— Это была такая графиня, которая, из позору выйдя, вместо королевы заправляла, и которой одна великая
императрица в собственноручном письме своем «ma cousine» написала. Кардинал, нунций папский, ей на леве-дю-руа (знаешь, что такое было леве-дю-руа?) чулочки шелковые на обнаженные ее ножки сам вызвался надеть, да еще, за честь почитая, — этакое-то высокое и святейшее
лицо! Знаешь ты это? По
лицу вижу, что не знаешь! Ну, как она померла? Отвечай, коли знаешь!
Но даже если мы оставим в стороне это обстоятельство, то и тогда нельзя не видеть, что образ мыслей и воззрений
императрицы не мог не иметь сильного влияния на дух журнала, издававшегося одним из приближенных к ней
лиц и которого большую часть она сама наполняла своими литературными трудами.
«Фелица», этот «хитросложенный пук хвалы», как выразилась однажды сама Екатерина, сделалась известною
императрице случайно, и Державин пришел в ужасное беспокойство, потому что в этой «оде» были намеки на Потемкина, Алексея Орлова, Нарышкина и других важных
лиц.
Орлов так описывал
императрице наружность принцессы Елизаветы: «Оная женщина росту небольшого, тела очень сухого,
лицом ни бела ни черна, глаза имеет большие, открытые, цветом темно-карие, косы и брови темно-русы, а на
лице есть и веснушки.
Императрица не могла удовольствоваться одним романом захваченной пленницы, ей нужно было знать имена недоброжелателей, хотевших в
лице мнимой принцессы создать одно из политических затруднений ее царствования.
Соображая все это с бумагами, присланными ко мне при анонимном письме, мне действительно приходило иногда на ум: не я ли в самом деле то
лицо, в пользу которого составлено духовное завещание
императрицы Елизаветы Петровны?
Может быть, он и сам не знал о судьбе взятой им в Ливорне обманом самозванки Таракановой и думал, что таинственная заточенница Ивановского монастыря и красавица, называвшаяся в Италии дочерью
императрицы Елизаветы, одно и то же
лицо.
К Алексею Орлову были подсылаемы разные
лица, убеждавшие его изменить
императрице.
Тогда князь Голицын, во исполнение воли
императрицы, обещал пленнице от своего
лица исходатайствовать свободу и дозволение отправиться к князю Лимбургу в Оберштейн, но только в таком случае, если она откроет ему свое происхождение.
Христенек проехал Европу благополучно и около половины марта был уже в Москве, где находилась, еще с января,
императрица с двором и высшими правительственными
лицами.
К новому 1776 году
императрица возвратилась из Москвы в Петербург. Возвратились двор и высшие правительственные
лица, в числе их и генерал-прокурор князь Вяземский. Ему, вместе с фельдмаршалом князем Голицыным, поручено было кончить в тайной экспедиции дело о «всклепавшей на себя имя» или, точнее сказать, дело о сопровождавших ее арестантах.
Государыня! Как же это сразу не пришло в голову, когда вот уже целую неделю нас старательно готовили к приему Высочайшей Посетительницы. Каждое утро до классов мы заучивали всевозможные фразы и обращения, могущие встретиться в разговоре с
императрицей. Мы знали, что приезду
лиц царской фамилии всегда предшествует глухой и громкий удар колокола, висевшего у подъезда, и все-таки в последнюю минуту, ошеломленные и взволнованные, мы страшно растерялись.
— Approche, mon enfant (подойди, мое дитя)! — прозвучал приятный и нежный голосок
Императрицы, и едва я успела приблизиться к ней, как ее рука в желтой перчатке легла мне на шею, а глубокие, прелестные глаза смотрели совсем близко около моего
лица.
Наверху, у входа в залу, гости были встречены высокой и стройной старухой с длинным чернобровым
лицом, очень похожей на
императрицу Евгению.
Но вид у нее был величественный, покорявший сердца. Была она высока, крупна, дородна, имела двойной подбородок и правильные черты
лица, ходила не торопясь, как царица на сцене, и сановитостью своею очень напоминала Екатерину Великую,
императрицу. На это сходство не раз указывал покойный полковник и сам глубоко и мистически верил в него, считал за честь для дома; но стоило всякому поближе взглянуть в добрые, голубые и слишком ясные ее глаза, чтобы сразу и наверное сказать: нет, — это не Екатерина Великая.
Княжна была похоронена по православному обряду на Смоленском кладбище, причем отпевание происходило в кладбищенской церкви. Весь Петербург был на этих похоронах. Говорили даже, что в числе провожатых была сама
императрица, скрывавшая свое
лицо под низко надвинутым капюшоном траурного плаща.
Императрица знала хорошо и то, что прежде очень много людей разного звания и состояния ссылалось невинно, и потому вскоре после своей коронации, 27 сентября 1742 года, обнародовала следующий указ: «Ее Императорскому Величеству сделалось известно, что в бывшие правления некоторые
лица посланы в ссылки в разные отдаленные места государства, и об них, когда, откуда и с каким определением посланы, ни в Сенате, ни в Тайной канцелярии известия нет, где обретаются неведомо; потому Ее Императорское Величество изволила послать указы во все государство, чтобы где есть такие неведомо содержащиеся люди, оных из всех мест велеть прислать туда, где будет находиться Ее Императорское Величество, и с ведомостями когда, откуда и с каким указом присланы».
Лицо Похвисневой покрылось снова яркой краской.
Императрица весело рассмеялась.
Марья Осиповна потом не могла припомнить момента, как она очутилась в следующей комнате,
лицом к
лицу с
императрицей, сидевшей на маленьком кресле, имея у своих ног лежавших на тюфячках своих любимых собачек.
На другой день он ездил представляться
императрице, эрц-герцогам и французским принцессам, но по причине Великого поста отказался быть на обеде у Разумовского, куда съехался весь высший круг Вены. Под тем предлогом он не принял ни одного подобного приглашения от министров и других знатных
лиц и потому, во избежание отказа, не был приглашен к столу и императором.
Высокопоставленным
лицам, собравшимся в Грановитой палате,
императрица раздавала выбитые по случаю ее коронации медали сама из своих рук; другим, менее знатным, раздавал канцлер.
Ему шел в это время тридцать восьмой год, лета цветущие для мужчины, но на его прекрасное
лицо, с необъяснимо приятными чертами, соединяющими в себе выражения кротости и остроумия, государственные и военные заботы уже наложили печать некоторой усталости, хотя оно по-прежнему было соразмерной полноты и в профиль напоминало
лицо его великой бабки —
императрицы Екатерины II.
Император был до того растроган, что закрыл
лицо и заплакал, за ним заплакала
императрица и во всем собрании разве десятый человек не плакал.
Между тем в описываемый нами день на ее
лице лежала печать тяжелой серьезной думы. Она полулежала в кресле, то открывая, то снова закрывая свои прекрасные глаза. Картины прошлого неслись перед ней, годы ее детства и юности восстали перед ее духовным взором. Смутные дни, только что пережитые ею в Петербурге, напоминали ей вещий сон ее матери —
императрицы Екатерины Алексеевны. Это и дало толчок воспоминаниям.
Хотя Павел Петрович по прибытии в Петербург на первых порах ограничился лишь увольнением Николая Петровича Архарова, но в общем, следуя совету Кутайсова, довольно удачно скрывал свои тайные намерения и даже пожаловал подарки мнимым креатурам
императрицы, однако некоторые слова, сорвавшиеся с языка у вернувшихся из Москвы вместе с государем
лиц, возбудили подозрение относительно того, что затевалось.
Во время пребывания своего в Козельце Елизавета Петровна еще ближе познакомилась с семейством Алексея Григорьевича, и из сестер его особенно пришлась ей по сердцу Анна Григорьевна Закревская. За шестьдесят верст от Киева представлялись
императрице несколько избранных
лиц духовенства и гражданства киевского.
— На этот отдел, — сказал мне капитан Тыртов, — к сожалению, обращено мало внимания. Ведь склад Её Величества Государыни
Императрицы Александры Фёдоровны существует, как известно, большею частью на пожертвования частных
лиц, а жертвователи почему-то не считают необходимыми для воинов вещи для хозяйственного обихода. В этом случае они очень и очень ошибаются…
Этот самый Остерман, в свою очередь обогащенный деревнями и деньгами, вице-канцлер, граф, умевший удержать за собою, как бы по наследству, доверие и милости двух императоров, двух
императриц, одного правителя, одной правительницы и, что еще труднее, трех временщиков, русских и нерусских, составлял в царствование Анны Иоанновны между соперничествующими партиями перевесное
лицо.
Бир был достойным членом Российской академии; баронесса занималась до смерти политикою и, как видно по списку важных
лиц, присутствовавших при коронации
императрицы, находилась тогда в числе штатс-дам.
Феофан принимал у себя много знаменитых
лиц, посещавших столицу. У него гостили китайские послы, посещал его принц Бевернский, впоследствии супруг Анны Леопольдовны, угощал он у себя и гданских депутатов. Посетила его приморскую мызу и
императрица Анна Иоанновна. На этот случай Феофан написал стихи на латинском языке и русском.
Дарья Николаевна знала, что несчастная девушка нашла себе приют в Новодевичьем монастыре, где охраняется самой игуменьей матерью Досифеей. Салтычиха не ошиблась, что все ее дело загорелось из-за расправы с Машей, в которой, видимо, приняли участие важные
лица и довели об этом до сведения
императрицы.
26 апреля
императрица принимала в Грановитой палате поздравления от высшего духовенства, иностранных послов и других высших
лиц. Празднование коронации продолжалось в течение целой недели, причем весь город, особенно Кремль, по ночам всегда был иллюминован самым роскошным образом.
От него и через других «
лиц» его превосходительство и «был хорошо осведомлен о петербургских делах» и понимал, что при
императрице Елизавете Петровне, ни даже при наступившем царствовании Петра Федоровича докучать петербургским высшим сферам московскими дрязгами, даже если эти дрязги, как в деле Салтыковой, носили кровавую окраску, не следует.
Когда, наконец, великий князь вышел из апартаментов императрицы-матери, все бросились за ним. Каждый старался прочесть на его
лице известия, привезенные им из Варшавы, многие даже задавали ему об этом вопросы.
В молодости Ольга Николаевна была выдающеюся красавицей, о чем красноречиво говорили тонкие черты ее старческого
лица, и украшением двора
императрицы Екатерины II, при котором она была фрейлиной и в водовороте блеска и роскоши которого погибло громадное состояние ее родителей.
Он покинул семейство свое, составил прошение к
императрице, в котором описывал жестокости временщика и корыстолюбивые связи его с поляками, ездил по Малороссии собирать к этому прошению подписи важных
лиц, успел в своем намерении и пробрался до Твери, где удачно обменил собою простого малороссиянина, которого, в числе других, везли сюда на известный праздник.
Начинало светать. Весть о совершившемся перевороте с быстротою молнии разнеслась по городу. Все
лица, недовольные свергнутым правительством, все те, кто был предан цесаревне Елизавете Петровне, в несколько часов сделавшейся из опальной великой княжны русской
императрицей, торжествовали.
— Да! — сказала Вадбольскому
императрица Екатерина Алексеевна, прохлаждая опахалом разгоревшееся
лицо свое и глаза, красные от слез, когда они сходили с лестницы. — По взятии Мариенбурга пророческие слова таинственного слепца так сильно врезались в моем воображении и сердце, что я… поверите ли?.. вскоре после того начала мыслить… о короне. Да! это было так!..
После первых излияний скорби великий князь Константин Павлович прочел брату подробное донесение о кончине императора Александра Павловича, составленное в присутствии
императрицы Елизаветы Алексеевны князем Волконским и бароном Дибичем. Он прочел ему также два официальных письма, адресованных ему обоими этими
лицами, чтобы известить его об упразднении трона и просить его занять этот трон. Он вручил ему и другое конфиденциальное письмо, которое князь Волконский просил держать в секрете.
Так были награждены при вступлении на престол и по случаю коронации приближенные
лица и те, которые способствовали перевороту в ночь на 25 ноября 1741 года, но
императрица не позабыла и остальных своих подданных.
Опасения катастрофы, однако, исчезли, государыня скоро поправилась. Впрочем, как мы уже сказали, об ее болезни знали лишь самые приближенные
лица. Всякий спрос о здравии
императрицы мог бы любопытного привести прямо в Тайную канцелярию.
Императрица Елизавета Петровна была редкой красоты; портрет ее в галерее Гатчинского дворца, писанный с нее, когда она была еще цесаревной, свидетельствует, как привлекательна была она во время своей молодости. Она была сама грация и приводила всех знавших ее в восхищение. Веселый, беззаботный характер и сердечная доброта отражались на нежных чертах миловидного
лица белокурой цесаревны.
Императрица между тем ни на минуту не потеряла присутствия духа и на
лице ее не отразилось ни малейшего испуга.
В то время, когда последние события частной жизни наших героев происходили в Москве, в Петербурге совершались события государственной важности, которые, впрочем, служили лишь прелюдией к чрезвычайной важности «действу», имевшему влияние на исторические судьбы России вообще и на судьбу действующих
лиц нашего правдивого повествования в частности. Незадолго до описываемого нами времени скончалась
императрица Елисавета Петровна.
Князь равнодушно замолк. Анна Павловна, с свойственною ей придворною и женскою ловкостью и быстротою такта, захотела и щелконуть князя за то, что он дерзнул так отозваться о
лице, рекомендованном
императрице, и в то же время утешить его.
И ему представляется с желтизною в жирном
лице, не высокая, толстая женщина — матушка-императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же
лицо на катафалке, и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
В то время, как Анна Павловна назвала
императрицу,
лицо ее вдруг представило глубокое и искреннее выражение преданности и уважения, соединенное с грустью, что́ с ней бывало каждый раз, когда она в разговоре упоминала о своей высокой покровительнице.
— Открой скорее кису присланных с нами доброхотных даяний. Здесь я вижу перед собой христианку, на
лице которой читаю ее невинность. Наверное, она страдает напрасно по языческой злобе, и я хочу облегчить ей участь во славу величайшей в женах
императрицы Феодоры.